Нора [сборник] - Анатолий Алексеевич Азольский

Не полетят — вот до чего додумался он уже в пяти милях от базы. Не полетят! Такого грандиозного провала не допустит сам главнокомандующий. А снесут голову ему, лейтенанту Маркину, и даже не снесут, а придушат, как цыпленка. Придерутся к чему-либо, организуют суд чести младшего офицерского состава, разжалуют, и вслед за лишением звездочки — увольнение в запас. Начнут мурыжить, как Казарку, держать на привязи, приказ главкома застрянет на полдороге. Два месяца будут платить оклад по должности, еще два месяца — только за звание, пятьсот рублей в месяц (или четыреста, если станет младшим лейтенантом). Как выжить — подскажет Валентин Казарка, да он, Маркин, сам бессознательно прикидывал свои возможности: еще задолго до рывка в Батуми нашел рыбацкую столовую, где обед стоит десять копеек. Уже вышел срок носки выданного два года назад обмундирования, можно получить новое, и если продать его выгодно, то — еще как продержится. Еще как! После приказа начнется другая жизнь, та, о которой он и не догадывался все четыре училищных года. Не корабли — берег. А берег — это вонючая комнатенка, это свобода, потому что в этой, иной, жизни — люди, подобные Казарке, и женщины, похожие на официантку Тоню и живущие рядом с тобой не ради денег и ночных удовольствий. Капитаном этого вот буксира он будет. К родителям не вернется, они, высоконравственные, его не поймут. Дети. Скудная зарплата. Стаканчик спирта по вечерам и — наслаждение от того, что все еще дышится, все еще двигается, все еще любится. Жизнь, предопределенная ему. Поток, увлекаемый его, щепочку. Луна и звезды, солнце и ветер, которые для всех и для него. Жизнь, которая — местный обычай. Великая человеческая жизнь, данная ему человечеством. Бытие рук и ног, глаз и ушей, тела, повторяющего бытие иных существ.

Маркин поднял Казарку, пришвартовался, сбегал домой, взял удостоверение личности и ровно в 08.00 был у КПП штаба. До самого 12.00 понедельника — политзанятия, но после десяти его отпустят на обед: в полдень заступление на дежурство.

Дверь Особого отдела — единственная на проходной лестничной площадке второго этажа, к ней можно подойти и со двора, и по коридору, и спустившись с верхних этажей. Маркин постучал. Выглянул дежуривший чин, сказал, что офицеры будут после двух часов дня: политзанятия сегодня, дорогой товарищ, пора бы знать!

Вот оно, всевластие местных обычаев! Постояв во дворе, перебрав все варианты, Маркин остановился на следующем: Особый отдел от него не убежит, до дежурства же — полтора часа, надо пообедать так плотно, чтоб даже в камере гауптвахты быть сытым, а набить желудок с запасом можно только у Варлама: столовая военторга распахнет двери в двенадцать, до кафе «Интурист» дорога длинная, и грузины могут не восстановить разобранный с утра мостик через Рион. И глянуть на старика хотелось, просто так, еще до того, как следователи сведут их на очной ставке. Могло и такое произойти: старик — секретный сотрудник местного КГБ и Вадим Сергеев не шпион, а всего-навсего подосланный грузинами ловкач, выкраденный им пакет оказался бы у подполковника, который и начнет какие-то торги с флотскими особистами.

И еще чего-то хотелось… Странное чувство гнало его в Харчевню: какая-то вина была у него перед древним грузином.

Но еще большая — перед собой и флотом. Когда в Батуми ступил на палубу плюгавенького кораблика, какого-то разнесчастного военного буксира, когда взял первый пеленг на маяк, то испытал удовольствие, радость от дела, которому обучен и которому предан — как флагу, как женщине, что станет когда-либо его женой. Поэтому и шел к Варламу — в последний раз побывать в Харчевне, с которой так много связано!

Она, Харчевня, еще не открылась, что показалось странным — и Маркину, и дюжине офицеров, которые под предлогом срочных дел в штабе сбежали с политзанятий в ОВРе. И никаких признаков готовящегося обеда: ни дыма над трубой, ни звяканья разных кастрюль, тазов и сковородок. То есть ни Нателлы, ни глухого Варлама.

Она показалась наконец — Нателла: вся в черном, и черный платок был повязан так, что только глаза видны.

Нет деда — вот что услышали офицеры. Старика убили, вчера поздно вечером. Кто-то постучался, из темноты попросил Нателлу позвать Варлама, тот вышел и уже не вернулся. Труп его нашли в десяти метрах от дома. Кто убил, как убили, за что — Нателла не знала. Единственное, что могла она услышать от врачей в больнице, так это то, что «смерть наступила мгновенно». То есть старик не мучился, отошел безболезненно в мир иной.

Макетики на планшете в мозгу Маркина задвигались, восстанавливая ход вчерашних событий. Теплоход «Украина» пришел вчера в Поти около десяти вечера и ушел в Сухуми после часу ночи, и Сергеев уже растаял в российской темени, устранив самого важного свидетеля, того, без которого все слова Маркина Особый отдел посчитает пьяным вымыслом, а парижанин Вадим растаял в том пространстве, на котором не поместятся макетики.

И нет поэтому никакой нужды идти к особисту.

В 11.50 он пришел заступать на дежурство и сразу же глянул в журнал входящих радиограмм. Мичман Ракитин послал-таки позавчера шифровку, использовав листочек из парного пакета, да он и не мог поступить иначе, листочек надобно было уничтожить, и единственный способ сделать это — использовать его по назначению. В донесении ни слова о комиссии, но уже то, что заговорила почти год не работавшая частота, для оповещения о войне выделенная, насторожило штаб базы так, будто в видимости поста на мысе Гонио американцы высаживают десант, и мысль о зловредных посланцах из Москвы напрашивалась сама собой. Сеанс радиосвязи, кстати, удостоверял высокую выучку связистов Потийской ВМБ. (На ПСОДе предположили, что Ракитина отблагодарят каким-либо образом: присвоят звание младшего лейтенанта, поскольку по штату на должности командира поста СНИС должен быть офицер.) До командира базы невинный текст шифровки дошел только к десяти вечера, весь следующий день он провел в штабе. Был, кстати, объявлен большой сбор, искали среди прочих офицеров и его, Маркина, но не нашли.

Впрочем, кого найдешь: выходной день! Да и нельзя было штабу показывать прыть и осведомленность.

В 11.55 еще не заступившему на дежурство лейтенанту Маркину приказали немедленно прибыть к командиру базы.

Не только его вызвали. В приемной ожидали: начальник района СНИС, которому подчинялся ПСОД, и сам начальник ПСОД. По тому, как держались они, как глянули на Маркина, понятно стало: кого-то милуют или казнят